|
|
Завещание Шушаник
По-другому, но не менее усердно промысел подготовил и возвеличение Кетеван. Самопожертвование Кетеван, если рассмотреть его в исторической перспективе, своего рода венец и символ мученического подвига всего грузинского народа. И в этом аспекте, как вся эпоха грузинского возрождения видится подготовкой славы Тамар, так и последовавшая за Тамариным царствованием кровавая история Грузии видится подготовкой увенчивающей ее мученической славы Кетеван.
И когда настает назначенный для Кетеван час, провидение, будто ему малой показалась грузинская сцена, в Персии готовит ей поприще. И как бы в знак того, что столь великий подвиг не может вместиться в рамки одной страны и одной Церкви, последними утешителями на скорбном пути ей посылаются католические монахи из Португалии. Кетеван , как избранной жертве, предшествуют как малые жертвы два ее внука, замученные там же в Персии. Весьма выразительный контраст ее героизму составляет вызванное страхом отступничество ее придворного священника. Ради Кетеван как будто останавливается и обращается вспять время и мир снова становится свидетелем того, чего не видел со времен Диоклетиана и Максимина: личное противоборство одного из могущественнейших и жесточайших тиранов и христианской мученицы, на этот раз шаха Аббаса и Кетеван. Опять идут в ход те же приемы и орудия, которые некогда доставили земную славу и небесные венцы святым великомученикам Георгию и Димитрию, Екатерине и Февронии. Опять горит огонь, готовятся раскаленные щипцы, кипящая вода и тому подобное.
И наконец, как необычное, неожиданное увенчание подвига Кетеван, как еще один дар судьбы, ее не просто возвращают родной земле, чтобы сделать ее чтимой святыней своего маленького народа. Нет, Грузии и грузинам уступают лишь одну часть ее истерзанного тела, другая же часть остается братьям ее страстей - католическим монахам, которые увозят мощи Кетеван в Гоа, Индию, и в собор св. Петра, в Риме, где они почивают и поныне. Ради Кетеван вновь соединяются две великих ветви вселенского христианства, возвращается тысячелетнее единство, которое, впрочем, в Грузии никогда не было окончательно отвергнуто и забыто.
Всего лишь за два года до этого там же, в Персии скончался другой славный мученик - святой Луарсаб. Он тоже был грузинским (картлийским) царем, из той же пресловутой династии Багратионов, к тому же мужчина, которому более бы пристал этот великий подвиг. Но не мужчину, а именно женщину призвал вершитель грузинской истории на эту избранную, особую роль.
Акакий Церетели подводит такой итог исторической роли этих трех славных женщин. "Учителей веры, - пишет он, - и проповедников никогда не была лишена Грузия. В том числе, даже апостолов Первозванного Андрея и Симона Кананита, но ни один из них не сумел того, что сумела одна слабая женщина просветительница Нина22. Бесчисленны мученики за наш народ и веру, но все же величайший пример показала женщина - царица Кетеван. Царствование Горгаслана, Багратов, Давида Строителя, Гиорги Блистательного и других окружают сиянием царский венец вообще, но и здесь превзошла всех женщина - царица Тамар. Они являются историческими учителями веры, терпения и мудрости".
Скажем немного иначе. В истории грузинского народа можно выделить три рода призваний, или тройственное национальное призвание - вероисповедное, культурно-государственное и мученическое; и каждое из них наиболее полно, наиболее ярко выражено в личности и делах трех этих женщин - апостольской жены, святой царицы и музы великого поэта, героини-великомученицы.
Достаточно было бы и этих трех выдающихся личностей, чтобы говорить о весьма своеобразном историческом явлении, о весьма своеобразной стороне грузинской истории. Но еще более примечательно, что за лицами этих трех героинь видятся на втором и третьем плане, в некоторой тени, лица других женщин, примеры которых свидетельствуют, что Нино, Тамар и Кетеван - не изолированные явления, а просто ярчайшие проявления некоей закономерности грузинской национальной жизни.
Одну из них заново открыл и "вывел в свет" выдающийся историк Иванэ Джавахишвили. Знатокам грузинской истории известно то великое дело, которое совершил для своей родины грузинский царь Александрэ I, "Великим" и названный, за годы своего царствования23 по-своему повторивший деяние Давида Строителя и возродивший Грузию, буквально сравненную с землей в результате восьми нашествий Тамерлана, с ее крепостями, храмами и монастырями. Царь с этой целью ввел специальный налог и постепенно восстановил многочисленные сооружения на территории Грузии. Это замечательное дело - одна из блестящих страниц во всей грузинской истории, одно из явных и впечатляющих проявлений удивительной жизнеспособности и созидательного духа, которым Провидение благословило наш народ. Но сейчас для нас, в первую очередь, примечательно то, что и это славное деяние стало еще одним способом прославить грузинскую женщину. Ибо примером и пролагателем пути для царя Александрэ, оказывается, была опять женщина - его бабка княгиня Руса. Именно она предприняла на свои средства постройку разрушенного Светицховели - кафедры грузинских католикосов и тем дала первый толчок и пример, положила начало всей восстановительной деятельности царя.
"Несомненно, - пишет Ив. Джавахишвили, - Руса должна была быть необыкновенной личностью, обладательницей великого мужества и воли, человеком, награжденным способностью к государственному строительству и почину. В уничтоженной Тамерланом Грузии она первая проявила настоящую отвагу и мужество: несмотря на многообразную нужду и препятствия, она дала всем ободряющий пример обновления и возрождения страны. В то время, как вся страна, после диких набегов "нечестивого Тимура", "изшла безутешно", величественные храмы, крепости и города Грузии были разрушены и многое множество сел сожжено дотла, и к тому же "было всегдашнее пленение и разорение Грузии", вот в такое время, эта женщина, уже весьма пожилая, не потеряла надежду и приступила к восстановлению варварскою рукой разрушенного прекрасного памятника грузинского искусства и живого упования. С юношеским увлечением взялась она за это славное дело, "изукрасила церковь и начала строить столпы церковные". Правда, она не дождалась окончания этого дела и завершил его сам Александрэ, но главное было уже сделано, был дан толчок и ободряющий пример"24 .
Еще один пример принадлежит времени Григола Хандзтийского и его окружению. Этот человек великого духа, истинный исполин среди грузинских отцов, был столь притягательной личностью, что со всех уголков раздробленной тогда Грузии под его крыло устремились любители возвышенной, созерцательной жизни. Среди них была и монахиня по имени Феброния. Она с самого своего появления заняла особое место среди учеников и сподвижников великого Григола. Уже ее первое появление на страницах повести подано Гиоргием Мерчулэ, биографом Григола Хандзтийского, такими торжественными словами и тоном: "А блаженная и чудесами украшенная мать Феброния прибыла из Самцхэ и поселилась в Мерэ. И достойному житию и духовному промышлению ее не было предела. И божественной любовью святой единомышленны и дружны были весьма блаженные эти Божии люди - мать Феброния и отец Григол"25 .
Примечательно, как уравнены друг с другом с самого начала эти "Божии люди" - мать Феброния и отец Григол, и как, последуя грузинскому, уже установившемуся или устанавливающемуся, способу речи, автор, наподобие "девочки с мальчиком" и "матери с отцом", называет мать Фебронию впереди отца Григола.
На какую высоту ставил эту подвижницу сам преподобный Григорий, обнаруживают его слова, обращенные к домоправительнице царя Ашота Куропалата, которую Григол поместил в Мерийский монастырь, чтобы разбить постыдную связь между царем и этой женщиной. "Дитя мое, ныне соделалось спасение души твоей, ибо к достоблаженной матери Фебронии увожу тебя" 26.
Замечательна и рыцарственная готовность признать величие женщины-грузинки, которую являют выдающиеся грузинские мужи - Григол ли Хандзтийский, или Гиорги Мерчулэ, или Иванэ Джавахишвили, или Илия Чавчавадзе, как только они видят это величие.
Взаимоотношения Григола Хандзтийского и матери Фебронии вообще тема для особого разговора, и отнюдь не только в интересующем нас сейчас аспекте.
Она кажется единственная из всей великой духовной семьи, собравшейся вокруг хандзтийского архимандрита, кто выступает как равная ему, сохраняя при этом чувство благоговения перед великим подвижником.
Она называет его братом27. Она обращается к нему с увещанием по поводу монахини, которую некогда о. Григол проклял за прелюбодеяние, клевету и разрушение семьи, и которую по смерти трижды находили выброшенной из общей гробницы мерийских сестер.
В своем послании к Григолу по этому поводу м. Феброния превозносит его, как божественного учителя, утверждение верных, государей нелицеприятного обличителя и т.п. И именно такому лицу, спокойно и твердо, как человек, знающий цену своему слову, дерзает она дать совет, указание: "Однако, ныне время прощения, сотвори милость для обреченной женщины, как приличествует святости твоей"28.
Замечательно и ответное письмо Григола, обращенное к усопшим сестрам Мерийской обители, с дозволением и просьбой принять к себе и дать упокоиться телу раскаявшейся женщины. Оно исполнено настоящего духовного восторга.
"Христолюбицы29, правила те этого мира в короткое время от отрочества вашего даже до смерти одолевшие Христа ради... Вы - у мудрых блаженные и у невежд неведомые, бесконечное богатство, подобно доброму купцу, временным скупавшие, ныне же спящие плотью и бодрствующие духом, у мертвых почитаемые мертвецами и во веки живые у Христа..., землю в небо обращающие, цветы девства, уподобившиеся Матери Божией....
Вы, от немощи неизменной силы достигшие..., ибо имеете благодать помогать верным и ожидаете нескончаемой славы и невыразимой радости, которой и достигнете".
Чем больше вглядываешься в личность матери Фебронии, как ее рисует Гиорги Мерчулэ, тем более возвышенной и неожиданной она представляется. Как бы между прочим сообщает Гиорги, что "таков был и обычай того времени отцов настоятелей, ибо без совета матери Фебронии ни за какое дело не брались"30. Приглядимся к этому сообщению. Кто эти "того времени отцы настоятели"? Это Григол Хандзтийский и его избранные ученики, т.е. собрание величайших в истории Грузинской Церкви подвижников, которых можно сравнить лишь с кругом препп. Иоанэ Зедазнийского и Иованэ Святогорца. Из этого собрания происходят два деятеля Церкви, прозванные Великими за особую духовную силу и плодотворную деятельность - католикос Арсени и митрополит Ефрем, о котором Гиорги Мерчулэ сообщает: "Этот блаженный Ефрем сорок лет епископствовал, украшенный Духом Святым, ибо сокровенные дела человеческие как явные обличал и на смерть обреченных больных словом вскоре исцелял. А непокорных словом же умерщвлял и другие чудеса творил многие".
Подвижники из этого круга, подобно Ефрему, славились святостью, мудростью, дарами прозорливости, исцелений и проч. Вспоминая одного из учеников преп. Григория, Гиорги Мерчулэ пишет: "Этот блаженный Зенон... истинный духовный сын, подобный отцу, добрый ученик, наместник учителя, блаженная сокровищница добродетелей, монашества правило святое, кларджетских пустынь ограждение, духов лукавых прогонитель, ибо при жизни его и при жизни учителя его не дерзал диавол низвергать мужей в святых этих местах"31.
Последнее особенно впечатляет, как свидетельство исключительной духовной силы. Но и другие ученики преп. Григория были под стать Зенону. Характерно замечание Гиорги Мерчулэ, вслед за рассказом об окруженном чудесными явлениями преставлении сподвижника хандзтийского архимандрита - "великого Матоя".
"Другие же ученики блаженного Григола, - пишет он, - многие величайшей (т.е. - еще большей) меры монашеской достигли, ибо некогда видимо было святых ангелов сияние, облекающее тела их, более Матоя"32.
И вот, целая армия этих, отмеченных особенной Божьей милостью, подвижников, не в одном каком-то известном случае, но при начале любого дела считала себя зависящей от совета одной женщины.
В другой раз тоже почти мимоходом Гиорги Мерчулэ сообщает: "И долго одни беседовали блаженные эти (Григол и Феброния)... Некая же из сестер поблизости от них проходила и услышала одно слово..., ибо святой Григол сказал блаженной Фебронии: "Что сказал тебе ангел?". Ибо Бог был всегда между ними"33. Присмотримся и к этой сценке: великий подвижник, "градотворец пустынь"34 , духовный наставник царей, святителей и игуменов, упокоиться у ног которого почел за честь один из современных ему государей, беседует с настоятельницей одного из множества подопечных ему монастырей, с женой-подвижницей, имя которой почти затерялось на страницах истории. И не эта женщина у великого наставника, а великий наставник у этой смиренной жены спрашивает, о чем говорят ангелы! "Ибо Бог был всегда между ними", - резюмирует автор. Несомненно. Но судя по описанной им сценке, Бог нередко предпочитал общаться с мерийской игуменьей, и отцу Григолу было известно об этом.
Григол Хандзтийский был исключительным явлением своего времени и во всей истории родной страны и Церкви. Он был харизматическим главой Грузинской Церкви, которого его духовное совершенство поставило не только над насельниками пустынь и монастырей, но и над царями, епископами и патриархами. Подобное положение занимал, кажется, только Бернар Клервосский в современной ему Западной Европе и Католической Церкви.
В жизнеописании того и другого подвижника есть среди эпизодов, являющих эту власть, один, как будто списанный с жития другого. Вот эпизод из жития св. Бернара в изложении современного нам автора.
"Случилось в 1130 в Риме был избран папа, а к вечеру второй. Начались крупные беспорядки... Наконец второй папа одолел первого (Иннокентия II). Тогда побежденный папа отправился во Францию и просил помощи. Был созван королем собор. Бернард (!) получил приглашение от короля и епископов. По собственному его признанию, он ехал на собор в страхе и смущении, но на пути ему было ободряющее видение. ... Собор ... единогласно решил, что дело Божие должно быть предоставлено человеку Божьему - Бернарду. Это постановление всеми было принято, как выражение воли Господней... Собор ждал приговора Бернарда, как слова, исходящего от Святого Духа. Когда Бернард признал первого папу законно избранным, собор принял это решение... общим ликованием. ... Необходимо было, чтобы и германский император дал свое согласие. Бернард отправился вместе с папой в Лютих и там обаянием своей святости победил колебание монарха"35.
А вот похожий эпизод из жития Григола Хандзтийского, относящийся к 860 году - времени избрания католикоса Арсени I Великого.
"Картлийские епископы на Миреана весьма были раздосадованы по той причине, что, помимо намерения их, силою Самцхийского народа сына своего, Арсени, поставил католикосом содействием и благословением немногих епископов... И бывший в то время государь... Гварам Великий, зол был на Миреана. И... велел собрать епископов и отцов пустыни. И все собрались в Джавахети, однако отец Григол не там был... И с желанием ожидали его все... и никак не утвердили слово свое. Тогда Эрушетский епископ... сказал всем: "Когда придет звезда пустынь, тогда исправится дело и намерение всех". А они сказали: "О ком слово это утвердительное?" Он же сказал: "О Григоле архимандрите..." ...Другие... сказали: "Истину говорит, ибо он просвещает светом учения и украшен Духом Святым".
И тотчас увидели святого того едущего на осле..., удивительного видом, ибо одеяние то убогое, которое было одето на старце том, так виделось, как одеяние из света блистающего неиспытанного. На голове же кукуль виделся, как венец царский... И как увидели божественную славу его, все с радостью вышли навстречу и последовали словам его с радостью. ... Он же сказал: "...слушайте убогого этого старца, ибо Арсени католикоз волею Божиею есть католикоз и ругающие его, которые не покаются, будут посрамлены и совершенно постыдятся и в этом временном, и в том вечном"...Государь же тот возмутился разумом и сказал епископам тем: "Вам подобает должное вам управить, ныне скажите". А они сказали: "Благочестивый Гварам. Христово чудо немым сделало язык наш, ибо видели сегодня над Григолом непостижимую славу". И поведали ему все видение то, которое видели при входе его. Тогда ужас поразил государя того, ибо был он смирен и богобоязнен, побежден был смирением и припал к блаженному Григолу и сказал: "Святче Божий, прости мне, ибо я соблазнил тебя"36.
Так, не будучи даже епископом, "по чину Мелхиседекову", Григол имеет власть благословлять и утверждать епископов и даже патриархов. Но еще удивительнее то, что эту власть разделяет с ним его сподвижница, духовная дочь и сестра - мать Феброния. В житии хандзтийского архимандрита есть эпизод, который, кажется, происходит за пределами истории, где нечестивого епископа судят как будто на том суде, которым грозила своему мужу святая Шушаник: "Рассудят меня и Варскена питиахша там, где нет лицеприятия..., где нет различия между мужчиной и женщиной", - ибо в низложении нечестивого Цкира участвуют не только не имеющий епископского сана Григол Хандзтийский, но и женщина - мать Феброния.
"И много зла подстроил <Цкир> отцу Григолу и той поры святым отцам, и другим верующим мирянам. И которые вечно справедливо обличали его, они же совместно известили обо всем великого того государя Ашота куропалата. И повелением его все чинные Анчийской кафолической Церкви написали книгу Картлийскому каталикосу, от него епископы достойные прибыли в Анчи, и с ними собрались все те отцы пустынники.
И чудотворица блаженная мать Феброния пришла на собор тот святой, уподобившийся древним тем Святым <соборам>, и все священники, причетники Анчийские, с ними, и перед епископами теми высказали Цкирову правду, нечестие его, верные те чудотворные мужи недолжную причину безобразий его лицом к лицу. Тогда верные те архипастыри отлучили его от почести его. И отец Григол и мать Феброния облаченного из алтаря свели и перед алтарем раздели и все совместно извергли его из кафолической Церкви"37.
В истории матери Фебронии есть и другая важная сторона. Ситуация, в которой она находилась, хорошо выявляет, что возвышение той или иной героини в Грузии никогда не происходило за счет мужчин, за счет их принижения. Славный сонм подвижников во главе с самим великим Григолом Хандзтийским, среди которого таинственно светит мать Феброния, показывает, что эту замечательную женщину Провидение вывело на сцену не потому, что ему недостало достойных мужчин.
Также и великая Тамар действовала отнюдь не на лишенном выдающихся мужчин историческом пространстве. Ей не только предшествовали, как было указано, величайшие и успешнейшие цари, но и в саму эпоху Тамар, в ее ближайшем окружении действовали прославленные мужеством и духовностью мужчины - Давид Сослани и братья Мхаргрдзели, Николоз Гулаберидзе и Иоанэ Шавтели, Руставели и Чахрухадзе.
А у великомученицы Кетеван вообще был своего рода "дублер" - царь Луарсаб, призванный на мученическое поприще всего двумя годами ранее.
Так что в возвеличении грузинских женщин мы не обнаружим ничего матриархального или амазонского. И в высказываниях Ильи Чавчавадзе или Акаки Церетели не видно никакого следа настроения мужчин, привыкших к господству женщин. Здесь есть глубокое уважение, любовь, восхищение перед высокой ролью, которую, оказывается, имеет женщина в грузинском обществе. То, что подсознательно чувствовал грузин, у Чавчавадзе и Церетели поднимается на уровень осознания, становится открытием, новым знанием, и эти два избранных представителя своего народа с искренней радостью принимают его. Они вглядываются в родной язык, в бытие своего народа, в его долгую, тяжелую и необычайно интересную историю, и везде видят удостоверение, подтверждение того, что это их открытие не какое-то привидение, но удивительный закон национальной жизни, который облекают силой непреложности Бог и народ, небо и земля, язык и летопись.
Что значат все эти и многие подобные им факты, в целом это явление в историческом бытии грузинского народа? Что означает возвеличение женщины на грузинской земле? Игра случая, значение которой не выходит за рамки непосредственного содержания описанных явлений, или некий каприз Провидения, поверхностно различающего оттенки, накладываемые на жизнь разных народов, без какого-либо более глубокого смысла? Говоря словами Псалмопевца: "И аще есть разум в Вышнем?...Сие труд есть предо мною"38.
Одно несомненно, что эта особая линия в жизни грузинского народа существует и проходит через всю его историю. Проходит не только в образах великих женщин, но и тех, кто способен был видеть их величие, восхищаться им и склоняться перед ним. Возможно, и было некое замешательство при первом таком явлении - святой равноапостольной Нино. Но уже второе явление женщины-героя не было оставлено без должного внимания.
Акаки Церетели, когда он составил свою троицу грузинских богинь, не упомянул, возможно, даже не вспомнил о святой Шушаник. Быть может, увлеченный образом и мистикой троицы, он сознательно или неосознанно пожертвовал той четвертой, которая представлялась ему менее значительной. Наверное, он даже не подумал о том, что Шушаник и Иакоб Цуртавели являются главными и первыми предтечами его на этом поприще, что без них, без героизма Шушаник и гения и прозорливости ее автора неизвестно, когда и как явление, которое пленило его и сделало светского литератора причастником и созерцателем таинственной стороны бытия, стало бы частью национальной жизни.
Как и в случае с мучеником Або и автором его мученичества Иованэ Сабанисдзе , и здесь нужен был этот двойной дар небес - великий герой, являющий собою некое знамение, и великая душа, способная это знамение воспринять и разъяснить.
Двумя, быть может, самыми заметными и повсеместными, вне зависимости от культуры и религии, жертвами греховного падения человека стали чужой (чужеземец) и женщина.
После пришествия Христова и до сего дня человечество многие столетия решает эти две проблемы - проблему чужого и проблему женщины – сражаясь, издавая законы, постепенно уравнивая со всеми униженных и отвергнутых.
Два древних представителя грузинского христианства, созерцая и осмысливая мученический подвиг своих героев, по-другому решили эту проблему. Они не создали законов, но изменили сознание соотечественников, представив чужеземца и женщину в немыслимом образе народных спасителей и заступников перед Богом, уподобив обоих Самому Христу.
Протоиерей Иосиф Зетеишвили
Журнал «Символ», Париж, 2003, № 45, сс. 231-271.
(с некоторыми поправками)